Дмитрий Жуков

Паблик-арт — тема очень широкая: это и инсталляция, и любое действие в общественном пространстве, и очень много чего еще, — но, поскольку я занимаюсь скульптурой, для меня паблик-арт — это объекты. И мне кажется, что хорошая тенденция современности в том, что объект взаимодействует со средой и со зрителем. Если раньше классическая скульптура могла обозначать значимое событие, отдавать дань памяти государственным деятелям, поэтам, то есть быть памятником, который тоже вписывался в архитектурный ландшафт, то сегодня объект направлен в первую очередь на взаимодействие с человеком. Одним из самых впечатляющих примеров в паблик-арте для меня являются работы Аниша Капура. Его в первую очередь пластилиновые штуки — поразительный опыт для меня. Бразильский художник Энрике Оливейра вплетает деревья в дома, и это что-то потрясающее. Фернандо Ботеро с его пышными прекрасными фигурами по всему миру — обожаю.

Конечно, модернизм как таковой давно приказал долго жить. Уорхол утверждал, что, если художник тратит на картину больше пяти минут, это плохая картина. Но сейчас, на этом витке, я думаю, что делать произведение руками и тратить на него столько времени, сколько считаешь нужным, — это своеобразный протест. Для меня это важно, так как говорит о качестве подхода художника. А для самого произведения паблик-арта есть по крайней мере несколько разных важных качеств. Помимо эмоционального воздействия на окружающий мир, оно должно быть устойчивым к воздействию внешней среды, но я не вполне согласен с тем, что оно должно быть вандалоустойчивым. Наоборот! Это хорошая провокация, если кто-то обнаружит в себе потенциал Герострата и приложит руку. Это даже интересно. Но прежде всего паблик-арт может и, наверное, должен сокращать эмоциональную дистанцию между художником и зрителем. Вокруг нас бесконечное информационное поле: месседжи, реклама, новостной поток, звонки... Все очень плотно, и катастрофически не хватает воздуха. И эмоциональный посыл произведения способен выключить человека из этого поля, дать ему момент как бы зависания. Вот, знаете, как машину ведешь, бывает, и не знаешь толком, где ты сейчас. Или так: ножку подставить, чтобы — раз, и упал (смеется).

С самого начала своего творческого пути. Я поступил в Мухинское училище очень поздно, в 28 лет, а закончил в 35. Одновременно у меня закончились возможности участия во всяких конкурсах и грантах для молодых художников, где возрастной ценз как раз 35 лет, и я решил не размениваться, а заниматься скульптурой, жить этим — в прямом и переносном смысле слова.

По сути, в тексте о работе все сказано. Но история такая. В Испании, осенью, я увидел лабиринты без листьев, и меня поразило, как укрепляется жизнь растения после стрижки. Сады ведь бывают разные: в Англии менее формализованные, во Франции их постоянно стригут под определенную форму. И человек пытается превратить свою жизнь в нечто ровное, старается, стрижет, но внутри что-то начинает пробиваться с утроенной силой, то есть это насилие проявляет красоту жизни. Поэтому и «Французский de Sad» — английский сад более дикий, а французы следят за формой более рьяно, и благодаря этому жизнь внутри развивается намного бодрее.

Я считаю, что честность относительно себя, крепость духа, открытость миру. Считать ли профессионализм важным качеством — не знаю, но вот открытость миру принципиально важна. Сегодня все меняется, очень много интересного, хорошего происходит, множество открытий, и нельзя оставаться засохшим крючком на этом пути.

Тут я не ошибусь: смерть и секс. Человек существует между Эросом и Танатосом, и именно эти темы захватывают в различных вариантах. Так или иначе, но все, что бы мы ни делали, об этом говорит. Мы приходим в этот мир и уходим в одиночестве. Постоянно при этом взаимодействуя с другими.

Мне кажется, самый ценный отклик — это откровенная реакция. У меня есть скульптуры в городской среде, я слышал, как реагируют люди. И для меня очень ценна непосредственная реакция. Даже «Ой, что это!» — это прекрасно! Опыт наблюдения за тем, как скульптура живет в общественном пространстве, говорит, что люди дают свои названия скульптурам, почти всегда вокруг работы возникает какая-то своя мифология. Но для меня самое важное — это если ты смог эмоционально зацепить зрителя, хотя бы на семь секунд он застрял, рассматривая вещь, — это уже большая победа. Наверное, вот так. А другие истории, маркетинг — это не относится к отклику.

Была у меня такая мечта — музей на Луне. Хотя, в принципе, я согласен и на просто одну работу на Луне. Заметнее будет. А на Земле… я даже не знаю. Я сейчас настолько поглощен своим новым проектом, что у меня даже не хватает «оперативки» о другом чем-то подумать. Эта работа сложилась в результате сотрудничества с одной крупной и прогрессивной IT-компанией и появится в новом районе Сити, что возле метро «Беговая» в Санкт-Петербурге. Эти «заказчики» убеждены, что самое главное — человек, они понимают значение современного искусства и его воздействия на окружающий мир. С таким подходом можно многое сделать.